Каримова в последнем слове рассказала кто на самом деле убил её маленьких детей

Каримова рассказала о том, как у неё за спиной убивали ее детей, и об угрозах расправы над остальными членами семьи подсудимой. Сообщила об угрозах со стороны представителей закона и порядка. Обвиняемая зачитывала подготовленную речь с тетради, её голос и руки дрожали, в глазах были слёзы.

 
— Сейчас мне будет очень тяжело говорить, но все время, когда шло следствие и судебные заседания, я очень ждала этого момента, когда наконец-то смогу сказать все, что я хотела донести до людей и моих следователей и оперативных сотрудников, занимающихся этим делом, до всех участников процесса. Меня обвиняют в нечеловеческом преступлении, в жестоком убийстве своих детей.

Конечно, теперь я осознаю, что из-за моих собственных страхов за жизнь моей семьи, я дала скрыться настоящим убийцам, за это я беру вину на себя. Все это время не было и секунды, чтобы я снова и снова не вспоминала эти дни, что если бы я только могла еще раз вернуться туда, я нашла бы способ убежать и спрятаться от них и спасти своих детей.

 
На той же самой заправке, где дети были еще живы, я нашла бы способ позвать на помощь, почувствовала бы, что детям грозит опасность. На протяжении всего апреля, когда меня запугивали, угрожая убийством, я думала, что меня просто пугают, чтобы я сказала им, где мой бывший муж. Я и сама этого не знала, что я могла сделать в этот момент? Думала, что они попугают и отстанут. Я была одна наедине со своими мыслями и страхами, но я и подумать не могла, что они вправду смогут что-либо сделать.

 
Даже когда я осталась один на один с убийцами, я до последнего не верила, что что-то может случиться, я все еще надеялась, что они хотят сильно меня напугать, чтобы я выдала мужа. Я выполняла все их требования, надеясь, что скоро они выйдут из моей машины и все кончится.

 
Я ехала в указанном ими направлении, останавливалась, если они этого требовали. Я полагала, что везу их к их автомобилю, что как только мы доедем, они исчезнут из нашей жизни навсегда. Я очень надеялась, что они уже поняли, что у меня нет нужной им информации, но они не ушли.

 
После заправки они убили моих малышей у меня на глазах. Когда я поняла, что происходит сзади меня, я начала плакать, кричать, притормаживать машину, за что несколько раз получила пистолетом по голове. И в этот момент я последний раз слышала голос своей дочки, которая выкрикнула несколько раз слово: «Хватит!»

 
Я предлагала им деньги, но они их убили, объяснив, что это расплата за грехи моего мужа. В этот момент для меня все перестало иметь значение.
Кто-то скажет: «Почему ты не сделала так-то и так-то?» Но легко говорить, не оказавшись в ситуации. Легко сказать: «Зачем ты выходила за такого человека замуж, ведь ты изначально знала, кто он?» Легко сказать, что я не человек, сделав вывод из отправленных мной после сообщений. Но никто не спросил, что у меня внутри и каково держать все в себе и съедать себя изнутри, когда тебя лишили всего, чем ты жила.

 
Оставив меня одну посреди дороги в машине, они сказали, что если не смогут скрыться и их поймают, они из тюрьмы найдут способ сделать то же самое со всеми моими близкими. Как я могла не верить их глазам, ведь они хладнокровно на моих глазах задушили и сожгли моих детей.
 

Они сказали, чтобы я сутки вела себя как обычно, чтобы они успели скрыться, а когда меня арестуют — чтобы я все взяла на себя. Я не была способна думать, я не знала, что мне делать в тот момент. Все сознание сжалось в одну точку, все в жизни стало бессмысленным. Я умерла морально 25 апреля вместе с моими малышами. Они были для меня воздухом, которого меня лишили.

 
Я не знаю, куда я поехала. Я просто видела меняющиеся картинки перед собой. Отвечала на звонки, SMS. Делала все на автомате. Заезжала в те места, где мы были с детьми. Я не хотела никого видеть, но не могла оставаться одна.

 
Я поехала в тот день, когда они меня отпустили, к тете Вале. Я хотела сначала все рассказать, подумала, что она поможет мне. Но так ничего не смогла рассказать. Я испугалась, что она обратится в полицию и подставит себя и всех под угрозу, она же не знает, что это очень страшные люди, способные на все, и я молчала.

 
В ночь с 26 на 27 апреля я подумала, что на трассе остались мои дети и я сошла с ума, и всего этого не было на самом деле. Приехав 27 апреля к ангару, я увидела, что все опечатано. Не обнаружив там детей, я уехала в город. Прошли почти сутки, которые по приказу (неразборчиво произносит имя. — Прим. ред.) я должна была молчать. Я ездила по городу и ждала, когда меня наконец остановят, и я смогу все рассказать.

 
Когда меня остановила полиция и ко мне подошли оперативные сотрудники, и начали меня спрашивать об убийстве, я начала говорить бред из своего подсознания — что дети мои со своим отцом. Затем я сказала всю правду. Назвала машину, которую видела, имена, которые знала. Но, услышав по рации, как сотрудники полиции передают друг другу информацию, я испугалась. Я подумала, что за мной до сих пор следят и все слышат. Я даже номер телефона меняла в апреле, потому что (имя неразборчиво. — Прим. ред.) знал каждый мой шаг.

 
Меня привезли в Следственный комитет, начался допрос и вызовы адвоката. Я взяла всю вину на себя. Также вечером, когда приехал государственный адвокат, я, скрипя зубами, повторила все под протокол, чтобы оградить от убийц свою маму. Я была уверена, что (неразборчиво. — Прим. ред.) узнает, если я их выдам.

 
Оставшись в СИЗО я поняла, что (неразборчиво. — Прим. ред.) не может знать, какие показания я дала и мое молчание никак не повлияет на их злые умыслы. Я решила рассказать следователю все, что знаю, чтобы могли найти моего бывшего мужа, (неразборчиво. — Прим. ред.) и обезопасить моих близких от них. Хоть мне и невыносимо больно об этом вспоминать.

 
Я не отрицаю, что, взяв всю вину на себя, я дала истинным убийцам скрыться. Как бы я ни хотела донести до следователей правду, они не захотели заниматься поиском убийц. На это есть основания, я думаю.

 
Когда я в мае 2018 года находилась на ИВС, в течение 10 дней ко мне приходили без адвоката сотрудники РУВД по просьбе следователя Трифонова с угрозой: «Если ты не возьмешь свои первые показания против себя обратно, дело (неразборчиво. — Прим. ред.) Не забывай, что у тебя на свободе мама. Пусть поживет побольше. Ты же не хочешь, чтобы с ней что-то случилось». Это документально подтверждено моей жалобой, все происходило в кабинете ИВС, где есть камеры наблюдения.

 
И зачем кого-то искать, если есть бумага, на которой я признаю себя виновной? Им все равно, что показания не сходятся даже близко с реальностью. Я до сих пор не могу поверить до конца, что все это произошло, что в наше время находятся люди, у которых руки поднимаются на самое святое, что может быть. За годы, что я жила с мужем, я научилась скрывать свои эмоции, но за что я сейчас страдаю?

 
Я не могу доказать истину, я не умею себя защищать, доказывать правду. Но есть в деле много нюансов, которые я не могу правильно высказать, но в итоге меня могут оправдать. Показания, которые я давала против убийц (неразборчиво. — Прим. ред.). После ознакомления с передвижениями автомобиля у меня сложился некий пазл этих дней, при этом за 25 и 26 апреля нет всех основных остановок в деле, которые я помню, которые помнит тетя Валя в своих показаниях, которые точно были.

 
Я понимаю, что меня не могут полностью понять в моих каких-то действиях. Никому не пожелаю пережить своих детей, это самое страшное и невыносимое. Я очень прошу, Ваша честь, поверить в мою невиновность, это единственный шанс возобновить следствие, чтобы убийцы моих малышей были найдены.

 
Я никогда не задумывалась над тем, что правда всегда звучит нелепо, но, как оказалось, это на самом деле так. Также я очень извиняюсь перед моей мамой. Когда в ноябре 2017 года я приехала в Нижний подавать на развод, лишать мужа родительских прав, она сказала мне: «Я очень боюсь за детей. Покоя он тебе не даст, он обещал, если ты от него уйдешь, он уничтожит всю семью». Уже тогда она чувствовала, что этот мой уход кончится плохо. На это я ей ответила: «Не переживай. Пока я дышу, с маленькими ничего не случится».